Домашняя страничка Карена Дашева

Сидя на циновке, понимаешь всю скоротечность многих наслаждений, аразмышляя при этом – ещё и их бесполезность.

Посвящается Александру Бабикову

Желаем, чтобы счастья было море,
Чтоб порты были в голубом просторе,
Чтоб якорных стоянок – краткий срок,
И солнце яркое встречал судьбы восток.

Попутный ветер в белых парусах,
Привет любимой в ласковых глазах,
Ходить в моря под флагом лишь своим,
И много лет гордиться только им.

Мысли и стихи, стихи и мысли

Посвящается Александру Бабикову

Капитан сошёл на берег –
Больше не волнуют паруса.
Дальний берег всяческих Америк
Больше не преследуют глаза.

Снег кружиться, снегу то по праву
В этом мире всё принадлежит:
Ведь ручьями с бурным нравом
Скоро в океан он побежит.

Капитану даже снег – отрада,
В тихой вьюге стонет океан.
Буруны и волны снегопада
Вдаль пусть повлекут наш караван!

Я иду пособственному следу,
Круг земной всечасно повторяя.
Если упаду не видя света –
Мудрого простить я умоляю.
Если вновь кручёная тропинка
Уведёт меня от дома света,
Я прошу, по милости Господней,
На меня разрушить все наветы.
А когда тропинка наисходе,
Новый путь маячит недалеко,
Я прошу у Господа-природы
Хоть ещё одно святое лето.

Открыл глаза - какзаново родился.
Вокруг зелёный мир исвет из всех окон
Струит владыка Феб, как данности закон.
Златая барка середину неба
Пройдёт и к вечеру окрасит свод небес
В цвет розовый. И потемнеет лес.
А после исчезают все детали,
И яростным лучам насмену восстаёт
Селены серп, прохладой обдаёт.
Чувствительных сердец владыка,
Ночами темными развешав фонари,
Пусть возвещает нам приход иной зари.

Сто крат я повторю: внемлите духи мне!
Открытой книги чистые страницы
Ладонями закрыв, я заклинаю вас
Покинуть место где порок таится.
Но то ли книга, разумом рожденна,
Не в состоянии ни слова воспринять,
Иль сотни раз кому-то было мало -
Сто первый раз я повторю опять:
Внемли небесный дух, и дух морских глубин,
Дух темнойпреисподней, искуситель,
Оставьте место, где живёт первопричинный грех –
Грех гордости, грехов всех прародитель.
Он чистый грех, грех быть самим собой,
Желать и слушать лишь себе в угоду,
Играть другими, тешась над судьбой,
В порок погрязшего несчастного народа.
Желать и быть, о сущем не жалеть.
Себе не видеть ровни кроме Бога.
Забыть ответ, запамятовать смерть,
Успехам тленным подводя итоги.
Бегите духи все спасения искать -
Без вас всесилен он.
И с ним одним опять иду на бой,
В конечном счёте - бой с самим собой.

Когда б я мог до глубины земли
Свои стопы в небезвозвратном шаге
Вниз низвести, желанием направить
И видеть горизонтов тьмы.
В надрывном вое тяжести породы
Взывающий и рвущий жилы грех,
Сродни который озареньям многим,
Во чреве, в месиве судеб кипит
И ищет выход лавами своими
В судьбе людей живущих.
Я б вопросил его: "Жестокий!
Зачем вся кровь и ужасы войны,
Поля могил, болезни, их селящи,
Безумие и тысячи напастей,
Людьми стяжаемые как наследство
Из непроглядной вечности ночи?"
"Безумный! Я - твоё спасенье!
Я – смысл, я – жизнь, я – соль земли,
Я – кровь её, я – голос крови,
Который б слушать вам!"

Он не знает смерти,
Я не знаю боя.
Я не знаю жизни,
Он не знает горя.
Я как заяц в клетке,
Он – орёл на воле.
Он упал на камни,
Мне несут моркови.
В шахматном порядке
Знаки на бумаге.
Я живу согнувшись,
Он летал привольно.
Может и красиво
Падать камнем впропасть,
Но беднягам-зайцам
Не понять туповесть…

В пустыне жаркой дух извечный
Всей сутию своей желал
Борьбы, огня, противоречий,
Но мир у ног его лежал.
Отчаявшись найти святого
Чей дух желал поработить
И чьей десницей роковою
Сам мог до ада снизойти.
Он проклял все, над чем старался,
И вышел в мир на благовест,
Где люд крещёный все пытался
Поверить в Бога наконец.
Он поклонился у подножья
Когда во храм вносили Крест.
И в Воскресение Святое,
По милости, и он воскрес.

Воспылал Господь любовью,
Да не дали скрипачи
В дальний угол чаши темной
Внесть прозрачные лучи.
Закружилась вьюга злая:
Боль, любовь, разлука, смерть.
Как смычком любимым струнам
Канифоль преодолеть?
Бьётся в сладостном желании,
Крошит жёлтой крошкой лёд.
Звуки кружатся в сознании,
Как ночных колдуний слёт.
Меж смычком и стрункой тонкой
Золотая пыль летит,
Чтоб путём к огню неловким
Для себя его найти.

Спрячь от жизни у Бога меня непогода святая.
Знаю я тот закон, что шторма под собою имеют.
Слышу песню судьбы, что поёт, расходившись, стихия.
Хаос в жизни царит непреклонным уставом порядка:
Единение душ или тел злая распря разрушит не глядя,
Обещанья и клятвы поглотит утроба времён.
Все так – в хаосе есть свой закон.

И поножи надеты, все силы взяли в круг
То место где родился и здоровел недуг.
Нет людям здесь спасенья, хотя надежда есть.
И грезит о прощеньи мирская круговерть.
Что ищете, поэты, весь век, весь век, весь век,
В том месте, гдеродился и умер человек?

На моих небесах тёмный ангел живёт,
Не молитвы святых – скверны песни поёт.
Кто ему написал в песнях этих слова?
Кто ему опалил два могучих крыла?
Знает мой Люцифер про незримую твердь,
Но не может крылом в край небес улететь.
Было время – любил, а теперь больше – нет.
Тяжкой службы своей на земле его хлеб.
Он бы счастлив летать, но приказ есть приказ:
Глазом зорким следить мерзость в душах у нас.
И работы, знать, той нет на свете трудней.
Кто поймёт из людей Властелина огней?
Разожгу я огни у полночных богов.
Накую кандалов из судьбы пятаков.
Захочу коль взлететь, попрошу у огня
Опалить, но не сжечь душу-дуру меня.
Перьев белых наряд на себя не приму,
А до неба дойду в грешных мыслях горя…
Страх, печаль и влюблённость уйму,
О пощаде моля.

Играет небесный малыш,
Играет фигурки расставив.
На звёздном песке прочертив,
По полосам бег их направив.
Играет малыш, он смышлён.
Кому полосы уклониться?
Людской суеты, болтовни?
Им грезится, кажется, сниться.
Но нет – то фигурок игра:
В ведёрко песок насыпает,
Большая гора вырастает,
Под пепел уйдут города.
Герольд неизвестных орлов
Следит за игрой равнодушно.
Кровь, пепел, стигматы оков –
Ему это кажется скучным.
Как детской рукою сам Рок
Играет податливой бездной
Где сам человек одинок
И сам меж песка неизвестный.

Гомодриадам

Гомодриады сладострастных яблонь, светлый цвет которых вянет очень быстро,
Гомодриады сосен вековых, что ветками трепещут только при пожаре,
Гомодриады ив плакучих, ищущих любовников себе в потоках бурных вод,
Гомодриады тополей, влюбленных в стан свой, величие и красоту свою,
Моей красивой нимфе не дарите своих даров бессмысленных и жалких
Когда озёрной гладью и незыблемой водою любовь свою ей подарю.

* Гомодриады - духи деревьев (по аналогии:"нимфы" - духи рек и озёр).

Над пламенеющим утёсом
Прощальных Ахиллеса мук,
Меж легендарных строк вопросом
Стоит и нашей жизни звук.
Нам кажется кровавой брани
Тех вспоминаемых времён
Остался след лишь на бумаге,
И тех имён, и тех знамён.
Нас учит критик,
Обсуждают, видал ли белый свет Гомер.
И незаметно распускают
Из спящих разумов химер.
Рождённый человек - от Бога.
Умерший - к Богу человек.
Но жизнь не по кольцу дорога,
И есть для нас один лишь век.
И в кислой ночи скуке,
Трусливый, мягкий и немой,
Скрестив испуганные руки,
Я грежу жизнию иной.
Есть два сужденья – дня и ночи.
Друг другу равные вполне.
И если днём я - клерк, то ночью
Все данно мне.
Обиду, Брисеиды милой
Последний взгляд,
Коплю, и рок строптивый,
Как книжный ряд.

Ахилл - герой Троянской войны (по "Илиаде"
Гомера). Ему был предложен богами выбор -
либо героическое участие в Троянской войне
и смерть на ней, либо - мирное долголетнее
счастливое царствование в своей стране. Он
выбрал судьбу героя.

(почти гекзаметр)

Волны морей дарят тайны надежд сокровенных
Сильных прельщаетбезумство волей своею проверить
Крепость судьбы – нить Арахны спутать с другими,
С собою брань возвести и метаться страстями,
Видя желанья свои, им одним услужать ежечасно,
Прилежно править мненье своё о других.
И у сильных счастье - редкостный гость. Ему на замену
Солью пустынных ветров прилетает усталость
И гонит по свету искать родственных чувств,
Но иначе тонкие чувства, в сердцах созревая, живут.
Лёгкий Зефир не завидует силе Борея сосны ломать,
Виноградных кустов лепестками нежно шептать
Наклонясь над влюблённою парой, их целовать -
Вот закон, дарящий ветру уверенность в силе своей,
Из уставов которые знает Зефир, что взаимность
Слов не потребует, чувств неизвестных коснётся,
И силой то, что горело углями, костром запылает.
Но врозь – лишь зола, что у сильных бывает
После пожара всех чувств (Есть ли бедствие больше?).
Но не лучше ветреный век свой в пожарах кончать
Чем трудится, угль собирая в костёр не несущий несчастья.
Знать, что в миру существуют северный ветер и бриз,
Парусом небо ловить и стремиться на встречу стихии
Каждого ветра, пути всякого сердца людского.
Слово как ветер носит мысли в белой одежде бумаг.
Дальний берег новыхтвоих кораблей ожидает.

Слышу я вкруг городов путешествие Матери Мира.
Морды драконов её ночью заснуть не дают.
Там, где Пан козлоногий утром стада выгоняет,
Ночью черны кобели – воют они на луну.
День светлоокий даёт лирой ночи многомудрой
Мне написать на тебе страсти жестокий пеан.
Дымом твои города покрываются после пожаров –
Я твои стены сломал, выждав осады свои.
Больше не друг, но захватчик с насилием полной душою,
В стан твой, царица, приду станом твоим обладать.

«Мать Мира» - так звали Гекату, она путешествовала на колеснице,
запряжённой драконами, в жертву ейприносили черных кобелей,
пеан –буколическая песня.

Что ты молчишь?
Нежданной встречи
Лишь твой испуг?
Холодных рук твои липлечи
Боятся вдруг?
Или за шахматной доскою,
Гранитных плит,
Неведомое, неземное,
Тебя страшит?
Пусть борется огонь камина
На зло судьбе
Со тьмой, другим лишь страшной,
Но не тебе.
Крутых ступеней бег весёлый-
Я изнемог.
Пустой души восход тяжёлый-
Не на восток.
Оставим тени и прохлады
Степей, лугов.
Я не хочу чужой награды
Чужих богов.
Так флейтою пастух утешен,
На зло громам.
Так песней паладин украшен
Для милых дам.
Пусть на раздолиях цветастых
Гуляет Пан.
Усталость чувств моих ненастных –
Не по годам.
Оставь мне битвы на бумаге,
Писать стихи.
Прости не ведающей шпаги
Моей руки.

Крик птицы в ночи.
Я ушами привык
Внимать раскалённым сердцам
Ревущей толпы машин.
Не надо слов – молчи:
Пусть письма длят наш роман.
Огонь дрожит электронной свечи,
Дымных, больных монитором, глаз
Не видно в пустойночи.

Один на один с тобою опять,
Ни кто не придёт -
Не слушай гремящей улицы плачь.
Звонок телефона давно молчит:
Слышу лишь птиц в ночи.

Лаская человека древний рок
Играет на кифаре струн душевных
И огненной любви живой цветок
Горит на Мира ветках древних.
Рок уготовал вечную вражду
Титанов мощных: тел и душ.
И рвёт на части, покорясь раздору,
Стараясь вырвать покрупнее куш,
От друга друг в бессмысленной вражде.
Зачем раздор живёт и тлеет
И без того на огненной земле
Чувств человека?

Учёный скучный клерк,
Неволею своей довольный,
Чьей жизни свет давно померк,
Лежит в постели как покойник.
Иль на работе суетой,
Цветными бисерами мечет.
И ждёт бездейственный покой.
И не понятен вольный кречет
Живую кровь который пьёт
И малый сам, для малых птиц
Сонет смертельный кличит.
И радостью двух крыл влюблённый в небо
Для них поёт.

Так нет! Пусть ужлучше заменит
Везенье Господь на заслуги.
С везеньем гуляют по миру
Всё большею частию – суки.

Смени, Господь, свой добрый гнев
Хотя б на миг на милость строгую,
И награди хоть силой ног
Свою коровицу безрогую.

Я – Ахилл, я осады снимаю!
Пусть Атрид тебя казнит огнём в бою.
Мне теперь милее вместо распри
Мирно царствовать в отчем краю.

Я так замёрз, а тут - восьмое марта.

Рукою мягкой всех аккордов серебро
Переберу своей души, любить готовой.
Но страсти пылкой огненных оков
Я не хочу для нашей жизни новой.
Как лист календаря теряет век года.
Мне сердце говорит – любить не перестану.
И из под рук моих журчащую струю
Покоя, счастья нот доверю стану.
На нотный стан легло, что сложило судьбу.
Останьтесь в прошлом, я прошу, сомненья!
Я с нового листа сонату напишу,
Лишь дал бы мне Господь немного вдохновенья.
Название её я знаю наперёд.
И что не день – то нота на бумагу.
Прошу, моя любовь, за каждый новый год,
Играй все ноты-дни со мною рядом.

Спешу на зов, как тороплюсь на смерть.
Благословляю Бога за верёвки,
Что врезались в Улисса тело
И воск в ушах товарищей его.
Меня бы рады съесть, да глух я к пенью.

***
Улисс Лаэртид - герой Троянской войны (по
"Илиаде" Гомера). Больше известен под именем
Одиссей. Когда его корабль плыл рядом с
сладкоголосыми сиренами, по его приказу команда
залила себе уши воском, а его, со свободными
ушами, привязали к мачте, что бы он все-таки мог
слышать песни сирен, которыми они приманивали
путешественников. Но вообще – стихотворение не про это.

Я чем-то болен в час полночный.
Мой Бог! Меня не обвини,
Когда в глазах любви порочной
Блеснут зелёные огни.

Не догоню, не смолкнет эхо
Шагов в июльской тишине
Моей любви пришедшей где-то
К другому, может быть, ко мне.

Её шаги как дождь случайный –
Стучат, стучат, стучат в ночи.
Больной душе тоской объятой
Любовь сказала: «Промолчи!
Молчи! Открой лишь толькодвери.
К тебе войду, как есть, одна.
Мне Ночь на платие материи
Дала немного, смущена,
Стою под небом неприкрытая,
Пусти меня к себе, мой друг!
Рука к руке, сердитый мой,
Давай замкнём сердечный круг!
Быстрей скажи: «Входи» - мне холодно!
Стою нагая пред тобой.
А то уж Месяц будет опытно
С небес подглядывать за мной.»
Входи, входи, я жду, красивая!
Тебя от глаз уберегу.
И тела теплоту любимого
В своей постели сберегу!

Разыгралась стихия невольно,
Разожгла для себя небосвод.
И тебе не бывало ли больно
В серый грязный речной ледоход?
Жизнь людская - нелепая штука.
В тёмном зареве рядом кружит
Рой искристых снежинок над ухом
Шепчет что-то, позёмкой шуршит.
И шумит в эту голую зиму,
Синих елей качая вершины,
Чуть дрожа над плечами любимой,
Новый год нашей общей души.

Родилась ты в цветах полыни горькой,
Имел твой запах аромат лесов.
И слышал сквозь листву я много голосов,
Что говорили мне, что ты родилась ёлкой!
Но знаю я, что лиственница ты,
Способна иногда всёж сбрасывать иголки!

Весёлый демон, преисподней
Давно покинувший предел,
В миру искал себе подобных
Певцов уж созревшей лозе.
Весёлый Вакха раб, рождённый
Когда цвела земля везде,
Нашёл свою пастушку в скромной,
Закрытой тростником, воде.
И ждал, боясь пошевелиться,
Когда его душа к звезде,
Купающейся прикоснётся
Губами страстными везде,
Везде, где капли влаги светлой
На Афродитиных плечах,
На волосах, и где касалась
Одна вода и он в ночах
В своих мечтах изнемогая.
Желал её, но медлил и хотел
Приятной болью насладиться,
Всечасно ожидая свой удел.

Вновь игра - нимфы пляшут в траве,
Гонят, крутят нагой хоровод.
Рядом плачет одна - ей внове
Над собою увидеть его.
Вакх весёлый нашёл торжество.
Новый год начинает стремясь,
Не обидеть своё божество,
Флору юную нежит смеясь,
Хмелем жёлтым окутав лицо.

На крыше ноябрьской
Тень от кота приморозила лапы
И снег повалил.

Весна. С крыши ржавеющей
Капает соком морковным
Вода на тающий снег.

С ржаветь начавшей крыши
Мочой вода стекает на сугроб.
Все ждут апрель.

Апрель поднимет снега слой,
Показывая смело всем
Грязь человечью.

Воздух весенний пылью пропитан –
Постовой материтьсяна ветер.
Апрель.

Тополь седой
Снегом окутал
Июньскую грязь надворе.

Июльским вечером
На улице безлюдной проститутка.
Ей кажется – работает.

Глухая пробудись душа,
Полней лей хмель на шумном пире -
В холодном и озябшем мире
Любви ты не получишь не шиша.

Открой от сонной хвори очи,
Шуми, хмелей полней струя -
В прохладе одинокой ночи
Любви ты не получишь ... никогда.

Перевод: Лорд Байрон, ChildHarold, cantoIV, stanza 140.

Кровь отдавая арене, был предо мной гладиатор.
Встать безуспешно пытаясь, он опирался на руку
Взором горящим готовый ринуться в царство Аида.
Смог победить онстраданье, пал головою на землю.
Кровь покидает героя, мчась из нанесённой раны
Грунта арены касаясь, словно дожди перед бурей.
В взорах мутнеющих гота мечется Рим безучастный.
Он умирает услышав радостный возглас убийце:
Слуху не дал он вниманья.
Взоры его вместе с сердцем, сердце отсюда далеко.
Мысли о бое оставив, жизнь уходящую бросив,
Думал о хижине дикой, берег Дуная венчавшей.
Мать их ласкает вздыхая - грезит мужа увидеть
Ныне убитого Римом, праздник кровавый украсив.
Гнев вековой возродите, встаньте германцы на битву!
Мысли уносятся с кровью, месть насаждается ею.

Перевод: Сапфо, Клея.

Спи милая,
Малышка, Клея, спи,
В подобии своём цветку златому.
Я не взяла бы и богатства Креза,
Коль не было бы в нем любви к тебе.
Не спрашивай меня, чем голову твою украсить.
Нет вышитых платков из Сардиса чтоб, Клея,
Дать тебе, таких чтоя носила.
Про них мне мать внушала,
Что фиолетовая лента в волосах - высокий стиль.
Но как мы ошибались так решая!
Для солнечных, не огненных, волос
Не нужно голове повязки тесной,
Но - свежие цветы.

Танат целовал его вочи,
Аввадон мушкет заряжал,
Со Смертию тёмные ночи
В прохладах Аида лежал.
Познанья свинец сокровенный
В дуэльный забит пистолет.
С судьбою затеявший споры,
Младой, но уставший поэт
Был в курсе, как дама стреляет
(За сотни шагов – как в упор).
И после дуэли изведал
Атропос могильный топор.

***
Танат - бор смерти в греческой мифологии;
Аввадон - падший ангел, обучивший людей
механизмам смерти: мужчин - оружию, женщин -
абортации; Атропос - старшая из трех богинь
судьбы, её сестры Лахезис - занималась тем,
что ткала нить судьбы, Стохас - случайным
образом распределяла сотканные нити (термин
«стохастический» появился от её имени),
а Атропос обрубала нити судьбы топором.

А. Блок «Равенна»: «Ты, как младенец, спишь,
Равенна, у сонной вечности в руках».

Латыни острый стих, ты мрамора беги,
Гори в устах доселе сокровенных.
Вселенная расширилась твоя, о старый Рим,
До городскихпределов и словом звонким
Метят лишь гробы.
Но верю я, Равенны полог хладный
Откинет век и мрамор потечёт
Под парой зорких глаз.
Кифара пропоёт приход зари для нового народа
Эгидой счастье будет им, а целью лишь свобода.